небольшая пьеса вне места действия

 

Памяти Евгении и Марии.

 

 

«Тени-слепцы поведут

Душу дорогою длинной…»

Николай Клюев

 

 

Д е й с т в у ю щ и е   л и ц а :

 

Первая.

Вторая.

Доктор.

Мама.

В   э п и з о д а х :

 

Некто.

Двое в белом.

 

 

 

На авансцене стоит   П е р в а я . У неё за спиной, в глубине – клетка, в которой сидит   Н е к т о, с закрытыми глазами, покачиваясь. Первая вытягивает перед собой руки, сжимает и разжимает их, точно месит тесто. В ответ на каждое это сжатие Некто в клетке хватается за голову и стонет.

Появляется   В т о р а я – и какое-то время молча наблюдает за происходящим.

 

 

Вторая.   Что ты делаешь?

Первая.   Казню его.

Вторая.   Кто он?

Первая.   Никто. Нелюдь. (Сжимает руки.) Тварь.

Вторая.   Поэтому он в клетке?

Первая.   Это не клетка. Это сон. Его сон… (сжимая руки) и ему никак не проснуться… не проснуться. Его проблема в том, что он очень крепко спит. Как все тупые.

 

Некто стонет, качается. Вторая рассматривает его.

 

Жаль, он потом всё забывает. Когда проснётся. Жаль.

Вторая.   Он тебе что-то сделал?

Первая.   Да.

Вторая.   Что-то плохое.

Первая.   Да.

Вторая.   И за это ты его пытаешь?

Первая.   Пытаю? Да разве это пытки? Ведь он жив, жив! (Сжимает руки.) Жив. Просто видит плохой сон. Сон, который забудет. Забудет. Забудет.

Вторая.   Это не сон – это кошмар. Не мучай его, не надо.

Первая.   Ты добренькая, да? Тебе всех жалко?

Вторая (озираясь).   Кого – всех? Тут только мы. Ты, я. Он.

Первая.   Он не тут. (Сжимает руки.) Ты не понимаешь? Он не тут, не тут, не тут! В этом всё и дело!

Вторая.   Не надо, успокойся. Он гадкий… но и его жалко.

Первая.   Не жалко. (Сжимает руки.) Не мне. Нет. Нет. Нет.

Вторая.   Перестань. Что бы он ни сделал – ты сейчас делаешь не лучше.

Первая.   Добренькая, да? Тогда… тогда… Ну вот почему ты здесь, скажи?

Вторая.   Здесь? А где… где мы?

 

Первая впервые смотрит на Вторую – и перестаёт мучить свою жертву.

 

Первая (садясь устало).   Ну ты вопросики задаешь. Где? Где-где… да нигде.

Вторая.   Как? Но ведь мы… мы где-то.

Первая.   Где-то, да. Точнее не скажешь. Скажи, вот что ты сейчас видишь?

Вторая (осматриваясь).   Тебя. Его вижу.

Первая.   Его-его, заладила! Молчи про него, ни слова. Что ты ещё тут видишь?

Вторая.   Ничего…

Первая.   Вот именно! – ни-че-го. Здесь ничто, мы нигде, и звать нас никак.

Вторая (мучительно вспоминая).   Но меня… меня ведь зовут… зовут… У меня есть имя…

Первая.   Ты в этом уверена?

Вторая.   Конечно, имя есть у всех. И у меня есть… всегда было… Вот – моё имя Надежда!

Первая.   Ага, да. Ты в этом уверена?

Вторая.   Да. Нет. Не знаю… Я была уверена… сейчас, вот только что. Но когда ты спросила… и теперь мне кажется… странно… мне стало казаться…

Первая.   Ну что тебе кажется, что?

Вторая.   Что я не совсем Надежда… Что Надежда – это кто-то другой… не я. Странно…

Первая.   Не странно. Ты уже не она. И я – не я.

Вторая.   И кто же ты?

Первая.   Я – это я. Но я больше не я.

Вторая.   Сложно. Не понимаю…

Первая.   Господи, это же просто! Я – это я. Но я – не та я. Не понимаешь, нет? Какая же ты глупая! Я не та, какой раньше была… была недавно… или давно, теперь неважно. Но это всё из-за него, из-за него!

 

Вскакивает и вновь яростно сжимает свои руки.

Жертва в клетке кричит.

 

Вторая.   Стой, стой! Так же нельзя! Что он тебе сделал?

Первая.   Он-то? Да ничего. Ничего особенного… просто меня убил.

Вторая.   У-бил?! Тебя? Но ты ведь жива.

Первая.   Ты в этом уверена?

Вторая.   Мы с тобой тут… мы разговариваем, ты, я.

Первая.   Это потому что и ты…

Вторая.   Что – я? Что? Что?!

 

Первая пристально глядит на Вторую.

Затемнение. Некто ускользает из клетки.

 

Первая.   Значит, ты ещё не знаешь? А, так ты не знаешь…

Вторая.   Не знаю – что? Чего я не знаю?

Первая.   Ты не поняла? Ты больше не Надежда. И я больше не… (яростно сжимает руки) Не, не, не!

Вторая.   Подожди, постой! Я не понимаю. Наверно, всё это сон. Мне снится плохой сон, так бывает… Надо успокоиться – я спокойна, спокойна. И ты успокойся. Скажи, как тебя зовут?

Первая.   Никак не зовут. Никто не зовёт. И тебя не будут.

Вторая.   И ты не будешь?

Первая.   Что?

Вторая.   Ну… звать меня… Надеждой.

Первая.   Не буду. (Пауза.) Или буду. Может быть. Надо же как-то с тобой общаться, добренькая. А, вот! – Я буду звать тебя Добренькой.

Вторая.   А как мне звать тебя?

Первая.   Как-как? Злой, конечно. Добрая и злая – потешно! (Хохочет.) Да зови как хочешь, я не обижусь. Всё это неважно.

Вторая.   Но это ведь сон, правда, скажи? Просто сон, я сейчас проснусь…

Первая.   Не проснёшься. И я не проснусь. Тут не проснётся больше никто. Проснётся только он (кивает на клетку – и замечает, что она пуста). Ну вот – уже проснулся. Смылся, тварь! Опять смылся, не достать мне его, ну что же это такое…

 

Садится.

 

Вторая.   Ты пугаешь меня.

Первая.   Да не бойся. Я не такая злая, как кажется. Но временами меня душит ярость! Понимаешь? Жуткая ярость накатывает, переполняет! Я делаюсь, как фурия, как валькирия, хочется налететь – и мстить, мстить! Такая обида, такая злость – понимаешь?! Да что ты понимаешь, Добренькая… Почему, ну почему, почему…

Вторая.   Почему – что?

Первая (вскакивая и жестикулируя).   Почему я мертва, почему? Мне нравилась моя жизнь, понимаешь? Та моя жизнь, вся жизнь! Я хотела так много, так много разного… так много хотелось всего сделать! Всё было впереди, впереди! Всё было потом, всё было моим, всё было передо мной – всё! Столько дней, столько – бесконечность! И вдруг… Господи, вдруг, так всё вдруг, так внезапно… и теперь ничего, теперь – ничто. Этого не могло случиться, этого просто не может быть! Не может быть со мной, понимаешь? Это же я, я – смотри! Настоящая я. Я – это единственная реальность, я – это весь этот мир! Я – это всё, всё вокруг! (В отчаянье машет рукой и вновь садится.) Ну хоть это ты-то понимаешь?!

Вторая (кивая).   Понимаю, да. Успокойся, ну успокойся, пожалуйста… (Наклоняется и гладит Первую по спине.)

Первая.   А говоришь, я его мучаю, я злая…

Вторая.   Я так не говорила. (Садится рядом.)

Первая.   Не говорила – так думала. Станешь тут злой, когда…

Вторая.   Это было страшно… то, что случилось с тобой?

Первая.   А с тобой?

Вторая.   Со мной ничего не случилось. Нет. Со мной всё нормально.

Первая.   Ну-ну.

Вторая.   Я ничего такого не помню.

Первая.   Ещё вспомнишь, времени-то полно. Вернее – его вообще нет. Здесь его нет, времени. Ничего здесь нет – одно сплошное бесконечное «здесь»… И вот спроси – где здесь? Где-где… нигде. (Пауза.) Да, это было страшно. Сначала – очень страшно. Я была совсем одна, лежала на полу – и чувствовала, как жизнь из меня уходит, вытекает наружу. Моя жизнь уходила из меня… Я это чувствовала, понимаешь! Я была, как пробитый мяч, из которого выходит воздух, как проколотый шарик. Только что он парил высоко-высоко в небе – и бах! Рваный лоскут падает вниз. Но потом…

Вторая.   Потом?

Первая.   Потом я разделилась. Знаешь, так странно... Я уже смотрела на себя со стороны – на то, что осталось в комнате, на свою израненную оболочку, на своё тело. Но я уже не была им. И я снова летала, как тот прежний шарик, я парила. Я стала свободна, невесома!

Вторая.   Так это же здорово!

Первая.   Сначала казалось здорово, да. Очень здорово! Но я слишком долго пробыла в той чёртовой комнате – и радость потихоньку угасла. Приходили и уходили люди, что-то замеряли, записывали, говорили, качали головами. Это было словно в кино, в каком-то чёртовом скучном триллере. Это было не про меня, не могло быть про меня, невозможно! (Пауза.) Наконец тело увезли, и я была с ним рядом, словно оно меня при себе держало – держало мой парящий шарик на ниточке. А потом приехала мама, я бросилась к ней – а она прошла сквозь меня, как проходят сквозь пустоту, сквозь воздух. И долго плакала надо мной. Вернее, она плакала над ним, над этим пустым телом. Я звала её, а она не слышала меня, не видела – моя мама. Я разделилась – и мама осталась с той… с мёртвой половиной. И я вдруг поняла, что с ней осталась вся моя прежняя жизнь. До меня вдруг это дошло так ясно, понимаешь?! Так отчётливо. Все несделанные дела, все несказанные слова… надежды, будущее… любовь… Всё.

Вторая.   Ты любила?

Первая.   Любила? Любила… я любила, да. Я уехала из дому, уехала от мамы, стала жить одна в чужом городе – только чтобы быть с ним рядом. С ним. Точнее, не рядом, нет. Но хотя бы – в одном городе. Мама ничего о нём не знала, я ей не рассказывала, у нас с ней вообще были сложные отношения, мы о некоторых вещах не говорили. О таких важных вещах… Но в общем-то и рассказывать ей было нечего. Совсем нечего. Одни мечты... Она меня уговаривала остаться, не уезжать, упрашивала, даже обиделась. Она так за меня боялась, теперь я это понимаю, хорошо понимаю... бедная мама… Но меня несло, меня было не остановить. Когда я его впервые увидела, услышала его голос… это было всё. Представляешь, я даже не была с ним знакома, однажды встретились на новогодней вечеринке, в большой компании, он просто мне улыбнулся. Эта его улыбка… Я мечтала познакомиться, я только мечтала. Это как влюбляться в кинозвёзд – глупо, издалека. Но друзья мне обещали – скоро, совсем скоро. Я ждала – и…

Вторая. И?

Первая.   И тут хозяйке вдруг понадобилась её квартира. Понимаешь, мы с подругой снимали квартиру, маленькую, однокомнатную… ну, девушка с работы: мы с ней вместе в банке работали, она потом сразу к родителям перебралась. Я к тому времени накопила денег и успела купить себе комнату, совсем небольшую. Но не жила в ней, сдавала: и до работы было далеко, сложно добираться… и сосед там был, понимаешь... В общем, мне не хотелось в той комнате жить. Мне нравилось жить с подругой – в центре, близко к работе, никаких соседей. По вечерам мы гуляли с ней по городу, порой я гуляла одна. Огни, огни, витрины, взгляды случайных прохожих, обрывки голосов, смех – и музыка иногда. На бульваре листья падают, тепло, ветер шуршит афишками… Или идёт снег, тихий медленный снег. Снег… Снега больше не будет.

Вторая. Не надо, не отвлекайся – рассказывай! Хочется узнать всё, а то я проснуться боюсь.

Первая.   Проснуться? Ну-ну…

Вторая. Зачем ты опять? Ты сейчас так хорошо говорила.

Первая.   Хорошо, говоришь? Потому что и было хорошо. Чертовски хорошо – жить! Умирать – это неправильно, это нелепая ошибка. Надо жить, жить, жить изо всех сил! Снег, дождь, морось в лицо – к чёрту шапки, к чёрту зонты! Каждая клеточка впитывает холод и влагу, впитывает вечерний воздух, вся твоя душа дышит. Я гуляла – и ждала его. Его, своё прекрасное будущее – я видела его впереди, видела так отчётливо. Мы с подругой ходили в театры и на выставки, мы ощущали себя в самой гуще событий! Мы были молоды, мы были сильны! Мы смеялись, пили коктейли с зонтиками и перекусывали в кафе сладкими булочками. Пирожки, пирожные, кофе – ммм… Здесь не бывает кофе.

Вторая.   А чай?

Первая.   Чай? Какой чай, господи? Здесь нет еды вообще. Она не нужна.

Вторая.   Нет-нет, ну что ты говоришь? Я так не могу, я давно не ела… не помню даже, когда… Я голодная, я хочу есть. Ужасно хочу!

Первая.   Ты уверена?

Вторая.   Да-да, хочу. Хочу! Кажется…

Первая.   Старые привычки, иллюзии. Фантомы. Скоро это пройдёт.

Вторая.   У тебя прошло?

Первая.   Прошло.

Вторая.   Как, совсем?!

Первая.   Совсем. Ни кофе, ни зонтиков, ни вкусняшек.

Вторая.   Но это же ужасно, ужасно! Я так люблю готовить, я не смогу без этого! И есть я люблю: мне везёт – знаешь, я не толстею. Все спрашивают: как это ты? Да никак, не толстею – и всё тут. Без еды скучно, не могу представить себе жизнь без еды.

Первая.   Это и не жизнь, говорю тебе. Это больше не…

Вторая (зажимая уши).   Замолчи-замолчи-замолчи! Я не слышу тебя, не слушаю…

Первая.   Здесь всё заменяет память, её в избытке: воспоминания, как сушёные грибы на нитках, моя бабушка всё их сушила на печке, такие корявые, точно странные сморщенные бусы. Возьмёшь их в руку – шуршат. Шуршат воспоминания, сиди – и перебирай. (Сжимая руки.) Я помню всё! (Смотрит на пустую клетку.) Хочу, чтобы и он не забывал.

Вторая (опустив руки).   А он… он помнит, что сделал?

Первая.   Животное. Быдло. Тюремная мразь. Что он может помнить, он все мозги давно пропил. Да и были ли они у него, сильно сомневаюсь… некоторые сразу рождаются безмозглыми. Какой я была дурой – идиотка, идиотка! Послушалась эту агентку лживую, купила себе комнату задёшево. Потому и дёшево, что жить там было нельзя, никому нельзя, с мразью этой, с нелюдью. Его вообще нельзя было выпускать из тюрьмы, таких нужно держать отдельно, в изоляции – от людей, от всех. Он пил и пил, грязно ругался, кидался вещами… всем, что под руку попадётся. Вот я и не жила там, говорю тебе: сдавала приезжим, парням покрепче. Правда, и они долго не задерживались, съезжали оттуда при первом удобном случае. Но вот хозяйка нас с подругой из квартиры выставила – мне и пришлось срочно туда въехать, в эту самую комнатку: больше было некуда деться. Я думала – это ненадолго, недельку-другую перекантоваться, мы с подругой уже подыскивали новое жильё, ей что-то обещали. Вот и вышло ненадолго – на никогда. Навсегда.

Вторая.   Знаешь, а я тоже снимала комнату, но у хорошей хозяйки, в пригороде: у нас с ней были отличные отношения, все праздники вместе справляли, как родные прямо. И так мне не хотелось от неё съезжать, так не хотелось – но он мне квартиру купил, пришлось.

Первая.   Купил? Кто?

Вторая.   Он. Мой дорогой, мой любимый.

Первая.   Муж?

Вторая.   Нет, не муж, нет. Для других – не муж, но для меня – всё. И муж, и друг, счастье моё, вся моя жизнь, вся до капельки! Душа моя.

Первая.   Как ты смешно говоришь – «душа моя». Прямо, как моя мама. Ладно, извини – говори, говори.

Вторая.   У него, знаешь, жена есть… но только по паспорту. Они разошлись давно, много лет жили врозь, рядом, каждый сам по себе. Теперь об этом говорят «параллельно». У них только и осталось общего – их дом и их бизнес. Вот они и жили в этом общем доме ради общего бизнеса. А любит он только меня, я знаю, знаю!

Первая.   Любил. Вы долго с ним жили?

Вторая.   Живём. Мы живём! Уже почти три года живём, целую вечность. Я мечтаю забеременеть, хочу ребёночка ему родить: они с женой так бездетными и прожили, а он очень, очень любит детей. И своего очень хочет… только не от неё, от меня. Я бы родила ему мальчика. Или девочку. А лучше – сразу двойню: у нас в семье были двойни по маминой линии. Теперь много кто двойни рожают, встречаю на улицах постоянно. Такие, знаешь, сдвоенные колясочки? А то и тройни даже… Мне кажется, я буду хорошей мамой. Очень хорошей! Даст бог, обязательно рожу.

Первая.   Не родишь. И не спрашивай, почему – потому. Та жизнь кончена.

Вторая.   Нет-нет-нет, погоди! Не кончена – она вся тут (прикладывает руку к сердцу), вся, до капельки.

Первая.   Не жизнь, только воспоминания, понимаешь? Как на компьютерном диске записаны. Или на флешке: вынул из компа – и в карман, а сам комп уже полетел на свалку. На свалку, не починят, ты это понимаешь? Остался только архив, запись, сушёные грибы. И новых уже не будет.

Вторая.   Что-то ты не то говоришь, не то. Тебе успокоиться надо, отдохнуть. Как же – не будет? А… а тут как же? То, что здесь происходит… тут вот, вокруг?

Первая.   Ничего здесь не происходит. Ты сидишь, я сижу. Сижу и жду, когда он опять заснёт – и тогда… (Мстительно сжимает кулаки.)

Вторая.   Нет-нет, так не может быть, это всё сон. Я проснусь, проснусь! Всё будет, как раньше… (Зажмуривается изо всех сил.)

Первая (язвительно).   Ну как? Стало, как раньше?

Вторая (открывая глаза, растерянно).   Нет. Не стало.

Первая (со вздохом).   Жаль…

 

Обе молчат.

 

Вторая.   Ты давно тут?

Первая.   Говорю тебе, тут времени нет. Ни вчера, ни завтра – одно сплошное бесконечное «сейчас»: сейчас, сейчас, сейчас…. Я здесь сейчас. А может, уже и не совсем я… И ты тоже – не совсем.

Вторая.   Нет-нет-нет, погоди… Тебя как зовут?

Первая.   Никак.

Вторая.   Нет, ну тогда, раньше… когда ты с подругой гуляла по бульвару. Какое у тебя тогда было имя?

Первая.   Имя-имя, заладила… Какая разница? Иногда я успокаиваюсь, вспоминаю… и мне всё чаще кажется, что я жила уже много раз, и у меня было много разных имён... Имена. Жизни. Имена… так много всяких имён, бесконечно много… Верой меня звали в последний раз. Верой.

Вторая.   Вера. Надежда. Наши имена. А говоришь – ничего нет.

Первая.   Имена не нужны. Есть просто я и просто ты, без всяких имён. Мы носим внутри всю свою жизнь – и у неё нет никакого имени. Что случилось с тобой, скажи?

Вторая.   Любовь.

Первая.   Любовь, да…

Вторая.   Любовь – это всё, что со мной случилось. Знаешь, как-то вечером я сидела на остановке, страшно усталая, ждала автобуса, а его всё не было и не было, прямо наказание какое-то. Я совсем расстроилась, замёрзла – а домой было далеко ехать, долго. Говорю, я за городом комнату снимала. А он у обочины затормозил, у него в машине что-то сломалось, в этой его шикарной иномарке: я на таких и не ездила никогда. Он сел рядом на лавочку, начал звонить в аварийку, с кем-то ругался, потом вызвал такси. Потом посмотрел в мою сторону – и вдруг мы с ним стали разговаривать. Я даже не поняла, как это получилось – просто уже сидим и разговариваем. Как ты говоришь – здесь, сейчас. Удивительно! А потом подъехало такси, и мы до самой ночи катались по городу. Так мы и начали встречаться. Скоро я узнала, что он женат – он сам мне сказал. Но у нас всё равно всё случилось, женат не женат – это не имеет смысла, ведь правда, душа моя? Мы любили, мы любим… У нас появилась квартира, свой общий дом, он бывал у меня так часто, как только мог, мы спали в обнимку, мы вместе завтракали и вместе ужинали. Только обедали на работе, как все, мы ведь оба работали, и я свою работу бросать не хотела – мне моя работа нравится, с ней я человек. А жена его что-то заподозрила – где-то нас вместе видели, кто-то ей позвонил, всегда найдутся доброжелатели. И ведь он был ей не нужен, совсем не нужен, у неё давно был другой кто-то… мужа она не любила. Но общий бизнес, понимаешь? – деньги, деньги… Всегда только они.

Первая.   Он знал, что жена знает?

Вторая.   Нет, не думаю. И я ведь не знала, пока... (Внезапно замолкает.)

Первая.   Думаю, всё он знал. И молчал.

Вторая.   Думаешь? Нет, он не знал. Не веришь? А вот я у него спрошу.

Первая.   Не спросишь.

Вторая.   Не пугай меня. Ну зачем ты так? Не надо, не пугай – пожалуйста!

Первая.   Я и не пугаю. Я прочищаю тебе мозги. Или что там у нас, безголовых, сейчас думает, не знаю… мне этого не понять. Всё так сложно, сложнее, чем раньше казалось... Хотя, раньше я об этом совсем не думала. Была голова – а я не думала. И теперь головы нет, а я думаю так много. Думаю и думаю, только этим и занимаюсь.

Вторая.   Что ты говоришь, что ты… Наши головы на месте, вот же они – твоя, моя…

Первая.   Не те головы, не те, не те! Ну как ты не понимаешь? Это образы, картинки – ну как в кино. Для мира мы ничто, мы точно дым… Потрогай меня.

Вторая.   Рука, плечо… голова – как всегда. (Похлопывает её по макушке, потом гладит по волосам.) Успокойся, всё хорошо, голова на месте!

Первая.   Не хорошо, не хорошо, нет! Ты меня чувствуешь только потому, что сама мертва. А живой бы меня потрогать не смог. Нельзя потрогать туман, ветер, ночной воздух…

Вторая.   Мы стали ветром? Воздухом? Господи, ну что ты говоришь, бедная…

Первая.   Ничем мы не стали. Мы стали ничем. Мы нигде и никто, шарики, надутые воспоминаниями – вспоминаем, вспоминаем, сдуваемся. Ведь когда-то и воспоминания у нас закончатся…

Вторая.   Что тогда будет?

Первая.   Что-то иное, не знаю… но чувствую, что-то важное. Нам пока знать не дано.

Вторая.   Не пугай меня… пожалуйста…

Первая.   Чего ты трусишь, глупая? Жизнь не имеет конца… она всегда перетекает во что-то другое. Одно перетекает в другое, я это точно знаю, знала всегда. Но пока мы живы, суета затемняет это знание, морочит нас – мы забываем главное, мы запутываемся. И я запуталась, ждала чего-то невозможного, жила фантазиями, одной зыбкой надеждой… Но порой случается – на тебя накатывает, и ты вспоминаешь всё. Ненадолго, но ты знаешь снова, что жизнь бесконечна – и того, что тебе суждено, избежать нельзя.

Вторая.   Я не понимаю тебя, не понимаю… Для меня это слишком сложно.

Первая.   Ничего сложного, глупая. У каждого свой путь. Не в этой жизни, так в другой, но ты пройдёшь этот путь, именно этот. Ты сам станешь другим, всё вокруг изменится, ты и помнить-то ничего не будешь – а путь останется прежним. Нужно просто быть смелым, нужно идти вперёд. (Пауза.) Иногда я писала стихи, потому что знала это…

Вторая (облегчённо вздохнув).   Стихи? Стихи-то я понимаю. Ты помнишь их?

Первая.   Я помню всё. Всё! Каждое слово, каждое мгновение.

Вторая.   Почитай! Почитай свои стихи, только что-нибудь хорошее, а то мне так страшно…

Первая.   Нет, я их никому не читала. Никогда. Раньше мне было неловко, стыдно как-то… Стыдно читать чужим свои стихи, словно впускаешь незнакомцев прямо в душу.

Вторая.   Брось! Ну что ты стесняешься? Здесь же только мы, никто не узнает. Ты сама говорила – нужно быть смелой.

Первая.   Думаешь? Ладно. Я… подожди… я сейчас попробую…

(Отворачивается от Второй, молчит, потом читает вслух.)

 

В зеркало лужи весенней гляжу,

Вижу себя там – и не нахожу.

Пусть эта лужа мала и грязна –

Целое небо вместила она!

День накренился, над краем повис –

Мир опрокинутый падает вниз,

В долгое эхо, к далёкой звезде.

Ветер летит – только рябь по воде…

 

Вторая (не сразу).   Как хорошо, душа моя… Я в стихах не очень-то разбираюсь, но мне так нравится! А я не умею сочинять – я и в школе сочинения писала всегда на тройку. Если училка и ставила четыре, только потому, что ошибок нет. Мне легче говорить, чем писать. Говорить я люблю!

Первая.   То-то и заметно. Ладно-ладно, не обижайся, я тебя понимаю. Моя мама часто повторяла, что жизнь – это только разговоры. Сплошные разговоры в пустых комнатах. И если подумать – это так. Люди собираются в пустых комнатах, наполняют их вещами, беседуют, ругаются, делают что-то. Или не делают ничего. Сидят совсем одни – молчат, ненавидят, скорбят, думают, сочиняют. Врут, потихоньку сходят с ума. Подумай только, всё, что происходило в мире важного, вся его история, легенды, кино, музыка – всё было когда-то в комнатах, в самых обыкновенных. Собрались, спели, сыграли, записали пластинку – и потом сотни лет люди слушают и слушают эту запись, волнуются, она становится частью их сознания, богом внутри… Комнаты, потолки, стены. Клетки. (Оглядывается на пустую клетку.)

Вторая.   Погоди-погоди… а если война, битва? Ну, как в истории бывает. Не в комнате же она – на каком-то поле, на равнине…

Первая.   Поле, равнина – и что? Какая тебе разница? Горы как стены, небо – потолок. Три жёстких измерения – комната, клетка. Рамки событий. Тебе никогда не снились целые пейзажи, реки, моря и горы, заключённые внутри бесконечных комнат? Комнат, из которых не вырваться.

Вторая.   Нет… не помню такого. Я редко вспоминаю сны. Только не этот – этот я точно запомню навсегда. Проснусь – и расскажу всё ему, моему любимому. И о тебе расскажу. Честно-честно!

Первая.   Не расскажешь.

Вторая.   Думаешь, я и этот сон забуду? Жалко…

Первая.   Не забудешь, потому что это не…

Вторая (зажимая уши).   Нет-нет-нет! Я тебя не слушаю, не слушаю…

Первая.   Зря ты не запоминала свои сны. Сны бывают интересными… бывали. Хотя и там – комнаты, комнаты, вереницы комнат, коридоры, уходящие в темноту.

Вторая (с надеждой).   Как у нас сейчас?

Первая.   Нет. Как ты не понимаешь, здесь уже нет никаких комнат.

Вторая.   Но мы ведь сидим… разговариваем… Всё, как твоя мама сказала – ну, про жизнь. Мы говорим – значит, мы живы. Жизнь продолжается, как всегда.

Первая.   Мы не говорим, мы только вспоминаем.

 

Пауза.

 

Вторая.   Знаешь, а ты какая-то безжалостная к людям.

Первая.   К каким это людям?

Вторая.   Ко мне. К нему… (Кивает в сторону пустой клетки.)

Первая.   Он нелюдь. А ты… Ты добрая, Добренькая, но ты тоже уже не совсем…

Вторая (затыкая уши).   Нет-нет-нет! Не говори так, прошу.

Первая.   Трусиха! Посмотри правде в глаза, оглянись вокруг.

Вторая.   Это сон. Я проснусь. Проснусь.

Первая.   Ну-ну… удачи.

 

Издали слышен тихий детский плач, переходящий в бормотанье.

 

Вторая.   Что это? Там… там дети плачут?

Первая.   Да.

Вторая.   Чьи это дети? Откуда они здесь?

Первая.   Оттуда. Ты-то откуда здесь? А я – откуда?

Вторая.   Ты говоришь, что умерла. Но они… они же дети!

Первая.   Умирают и дети.

Вторая.   Дети? Что, сразу несколько?!

Первая.   Двое. Один мальчик и одна девочка.

Вторая.   Они тут одни?!

Первая.   Одни. Все тут – одни. Каждый – один. Один. Один. Одна…

Вторая.   Что с ними случилось?

Первая.   Их убила мать. Сбросила вниз с балкона, с высотки, с самого последнего этажа.

Вторая.   Господи, да она с ума сошла!

Первая.   Конечно. Она и сама хотела с ними… вниз с балкона. И не смогла, у неё не вышло, она вдруг лишилась сил. А рядом не было никого, кто бы помог. Кто сбросил бы и её.

Вторая.   Её надо было сбросить, надо! Ой, да что это я? Никогда не думала, что скажу такое, прости… Но убить детей – детей!

Первая.   Тебе разве её не жалко? Ты же Добренькая, ты всех жалеешь.

Вторая.   Жалко, конечно жалко. Она, наверно, несчастной была – но убить детей, маленьких, беспомощных, испуганных, настоящих… Как можно решиться на такое? Почему, ну почему она сделала это?

Первая.   Она думала, что их спасает. Не хотела, чтобы они мучились.

Вторая.   Бред, бред! Почему она так думала?

Первая.   Она мучилась… очень. Всё время боялась будущего. Не знала, как жить эту жизнь дальше, многие ведь не знают. Не знала, что делать с детьми. Она росла сиротой, брошенная, в детском доме, её там много били, она не знала ласки, не знала добра. Ты понимаешь это, Добренькая? Нет, не понимаешь… это понимает только она. Понимала, пока вконец не сошла с ума. А муж был старше её намного, она вышла за него ещё девочкой, никакого опыта, ни семьи, ни дома, ни работы – совсем ничего, один только муж. Он стал для неё всем, она впервые была счастлива: у неё была семья, её не били. Пока муж был на работе, она каталась по улицам на роликах – навёрстывала упущенное детство. И впервые в жизни ей казалось, что она птица, что летит – вперёд, вперёд, только вперёд! Ведь она была свободна! Но потом родились дети. И свобода кончилась. Двое детей родилось: мальчик, за ним сразу девочка… А он нашёл себе другую, её муж. Понимаешь, как это страшно?

Вторая.   Понимаю… нет, не понимаю. Она могла отдать детей, не убивать же!

Первая.   Куда отдать, кому? Отцу они были не нужны, он надолго уезжал – и даже не оставлял им денег. А у неё совсем никакой родни не было. Говорю тебе – сирота.

Вторая.   Я бы их взяла, если знала. Но я не знала, откуда мне... людей так много вокруг, такая пропасть людей… (Пауза.) Она могла в детский дом их отдать.

Первая.   Она не хотела. Она же сама там выросла, она знала. Она стала убегать из дома, от детей – и каталась на роликах. Ей ненадолго казалось, что она опять свободна! Но приходилось возвращаться… к ним, к её детям. Они стали её мукой…

Вторая.   Ей было трудно, я понимаю. Но не убивать же…

Первая.   Уже убила. Теперь ей спокойно, она улыбается.

Вторая.   Улыбается?

Первая.   Она в психбольнице. Там ей привычно, там всё похоже на детский дом.

Вторая.   И ей не страшно от того, что она сделала?

Первая.   Она думает, что дети опять у неё внутри, что они вернулись. Что их теперь никто не обидит. Она с ними разговаривает, она их любит… Её переполняет любовь. Любовь бывает странной…

Вторая.   Господи… А этот… ну, отец?

Первая.   Снова женился. На молоденькой девочке.

Вторая.   Как это больно… как страшно.

Первая.   Здесь уже ничего не страшно. Ничего больше не будет, всё было, было...

Вторая.   Перестань! Перестань. Перестань…

Первая.   Ты не понимаешь! У меня ведь никогда ничего не будет, ничего! Убила бы его – тварь, тварь! (Сжимает руки, потом оглядывается на пустую клетку, её руки безвольно повисают.)

Вторая (прислушивается).   Дети замолчали…

 

Появляется   д о к т о р   с пачкой бумаг – и   д в а   ч е л о в е к а   в белом, с небольшим столом: ставят стол, отходят в сторону, стоят молча.

Доктор кладёт на стол бумаги и стоя пишет.

 

Первая (недружелюбно).   Ну вот, опять явились…

Вторая.   Кто это? (С надеждой в голосе.) Врачи? Врачи, да?

Первая.   Нет.

Вторая.   Ты это нарочно, да? Не ври мне, не ври! Не смей врать! (Врачу.) Вы доктор, да? Вы ведь доктор, доктор – скажите?

Доктор (кивая).   Разумеется.

Вторая.   Где мы? В больнице? В больнице же?

Доктор (кивая).   Разумеется.

Вторая.   Как хорошо, господи, как чудесно! Просто гора с плеч – в больнице! Ну конечно, конечно… Понимаете, она мне совсем голову заморочила, заболтала. Она меня всё время уверяет, что мы, что она… Что мы с ней… что… Она бредит, да?

Доктор (кивая).   Разумеется, разумеется. (Пауза.) Она же не в себе. Не в своём уме.

Вторая.   Да-да-да… теперь всё ясно – бедненькая… Я ведь сначала так и подумала! А потом совсем запуталась, она меня ловко запутала, разговорами заплела. Она ведь так связно говорит!

Доктор.   Разумеется. Душевнобольные отлично умеют прикидываться здоровыми.

Вторая.   Да-да-да, ясно, ясно! Представляете, доктор, она мне сейчас целую историю рассказала… о муже, убитых детях. (Воодушевлённо.) Но она же просто о другой пациентке говорила, конечно, как я сразу не догадалась! Она сумасшедшая – и та сумасшедшая… да они же наверно вместе лежат, господи… может быть даже рядом, в одной палате! Расспросила соседку, расспросила больных, медсестёр, оттого столько и знает! Так ловко врёт, что убедит кого угодно.

Доктор.   Разумеется. Убедительная ложь только подтверждает её диагноз.

Вторая.   Да, я ведь что-то об этом слышала, читала… Господи, ну как же хорошо! Мне просто петь хочется – мы в больнице! В больнице, в больнице – всё наконец в порядке!

Доктор (кивая).   Разумеется.

Вторая.   Да, но я… я-то как сюда попала, почему? Я ничего не помню… Со мной что-то случилось, доктор?

Первая.   Случилось. И я тебе уже сказала, что.

Вторая (закрывая уши ладонями).   Перестань! Перестань! Не хочу тебя слушать, не слушаю! Доктор сказал, ты сумасшедшая. Ты всё врёшь, ты безумна!

Первая.   Это он врёт, он безумен. Не верь ему. Я вот не верю.

Вторая (доктору).   Доктор, она вам не верит.

Доктор (кивая).   Разумеется. Разумеется. Отрицание – типичная реакция пациента на нежелательный диагноз.

Вторая.   А я… а со мной что? Я-то почему здесь? Разве и я больна?

Доктор (кивая).   Разумеется. Вы тоже сейчас не в своём уме.

Вторая.   Не может быть… нет… Я же всё помню, всё отлично понимаю. Не помню только, как попала сюда... Но это пройдёт, доктор? Это пройдёт?

Доктор (кивая).   Разумеется. У вас посттравматический синдром.

Вторая.   Пост… травматический? Травма… да-да, конечно! Помню, я ехала в машине… а потом уже ничего не помню. Я, наверно, попала в аварию на дороге, вот ничего и не помню! Как же всё просто! Как хорошо – в больнице! Но это ведь лечится, доктор? Вы меня вылечите? И я вернусь домой? Вылечите, да?

Доктор (кивая).   Разумеется. Разумеется…

Первая (язвительно, доктору).   Да? И как же? Как?

Вторая (просительно, доктору).   Как, доктор, как? Скажите скорее, а то она не отстанет! Скажите ей – как!

Доктор.   Как? Как… (хватается за голову) я не помню, как…

Вторая.   Доктор, не надо… зачем вы меня пугаете? Не пугайте меня, лечите!

Доктор.   Разумеется… разумеется… Но я не помню, не помню! Как лечить… чем лечить…

Вторая.   Всё равно – чем: каплями, уколами! Только лечите, лечите! Я должна вылечиться, должна уйти отсюда. Уйти! Я хочу домой.

Первая.   Ты уже дома.

Вторая.   Нет-нет-нет! Я тебя не слышу, не слышу, не слушаю! Доктор, лечите меня. Ну как там у вас принято в медицине? Давайте какие-нибудь лекарства, таблетки, срочно!

Доктор.   Лекарства… да-да, разумеется – как же я забыл? (Беспомощно озирается. Своим спутникам.) Где лекарства, где? Какие они? (Хватает со стола бумаги, смотрит на них, трясёт их.) Я ничего не помню… (Роняет бумаги на пол.)

 

Люди в белом молча забирают стол, поворачиваются и уходят.

В ужасе оглядываясь, доктор подхватывает с полу бумаги – и убегает следом.

 

Вторая.   Стойте! Стойте! Доктор, а как же я… Не уходите, помогите мне! Помогите мне, кто-нибудь!

Первая.   Они не помогут. Они тоже…

Вторая.   Я тебя не слушаю, не слушаю, не слышу! Господи... На миг мне почудилось, что всё опять хорошо, что это только кошмар, бред… сейчас всё кончится.

Первая.   Нет. Не кончится – уже кончилось. Смирись.

Вторая.   Да… конечно… конечно… Но как же ты сама?

Первая.   Я?

Вторая.   Да – ты! Ты ведь не смирилась? Ты не смирилась! Потому и мучаешь его… этого… (Кивает на клетку.) Свою несчастную тварь.

Первая.   Я не смирилась, нет. Во мне всё клокочет порой! Но я признаю факты. Ты и я – мы здесь, это факт. Я умерла, это факт – значит, умерла и ты. (Пауза.) Мы обе мертвы, Добренькая.

Вторая.   Мы… мы обе…

Первая.   Факт.

Вторая.   Значит, надежды больше нет…

Первая.   Факт. Ни Веры, ни Надежды – только дым. Расскажи, как это было с тобой.

Вторая.   Да, да… было… как же было… не помню, нет…

Первая.   Всё ты помнишь, всё. Рассказывай.

 

Пауза.

 

Вторая.   Он прислал за мной машину, мой любимый. Понимаешь, он уже делал так раньше, много раз: его шофёр забирал меня с работы и вёз к нему. Сам он позже заканчивал дела в своей фирме. А я туда не заходила, я в машине ждала, сбоку – в переулочке. И мы шли потом в кино – или ужинать. Но на этот раз оказался другой шофёр, незнакомый: сказал мне – он новенький, прежний болеет. Что-то внутри у меня ёкнуло… но я не придала значения, просто села в машину, с ним рядышком. А она пряталась на заднем сиденье – она, та женщина, жена по паспорту. И шофёр этот был с ней заодно. Я её не заметила, ничего не заподозрила, только на один миг лёгкий холодок – и всё… Но я тогда подумала, что это просто дует. Сквозняк. Мы уже ехали – я думала к нему, к моему любимому – когда она что-то набросила мне на голову. Внезапно так – сразу. Я плохо помню, я ничего не видела, её не видела… только горло вдруг сдавило, и стало нечем дышать. Что-то душило меня и душило, я слышала женский голос, и он называл меня мошенницей и воровкой. Голос твердил, что денег её мне ни в жисть не видать. Я хотела сказать, что мне не нужны никакие деньги, нужен только он, он – мой любимый! – но я не могла. Я не могла говорить, не могла дышать, мне так не хватало воздуха… Воздуха больше не было.

Первая.   Мрази. Животные. Быдло.

Вторая.   А потом они кричали друг на друга, они были в ужасе. Шофёр… я поняла, что никакой он не шофёр, а её любовник, сообщник. Он кричал, что не подписывался на убийство, что не пойдёт по уголовке, что у него на руках семья, дети. Кричал, что она же собиралась меня только припугнуть. А она – теперь я поняла, кто она и почему меня ненавидит, всё стало вдруг совершенно ясно – она кричала, что это он во всём виноват, не остановил её вовремя, тоже мужик называется. А она ведь не знает, когда нужно останавливаться, потому что раньше сама никого не душила. Что у неё нет опыта, она только слабая женщина… не умеет правильно душить.

Первая.   Не женщина, а убийца. Убийца не имеет пола, убийца не имеет возраста. Не имеет права жить... (Сжимает руки, глядя на пустую клетку.) Ничего не имеет.

Вторая.   Я не смотрела на них, понимаешь? – я их не видела, тряпка всё ещё была на моей голове. Я только слышала их крики – я лежала на сиденье и не шевелилась. Но теперь я всё о них знала, всё-всё, что они думают о себе, обо мне, друг о друге. Не было никаких больше тайн. А потом я увидела себя сверху, как бы со стороны. И та «я», что лежала в машине, стала для меня чужой, такой странной…

Первая.   Ты распалась на части, как я.

Вторая.   Они долго прятали моё тело, мою пустую половинку. Прятали, а я всё видела, такие жуткие прятки... Запаниковали – завернули тело в коврик и сначала быстро зарыли в каком-то саду, кажется, это был его сад, дача его семьи… потом испугались и выкопали: сообразили, что меня там могут найти, в саду ведь много копают. И увезли в лес. Знаешь, я всегда боялась одна ходить по лесу, даже, когда грибы собирала – хотя я очень любила собирать грибы, очень! Собирать грибы на засолку, собирать ягоды. Я отлично варила варенье, ягодка к ягодке. Но в лесу я всегда боялась заблудиться, боялась никогда оттуда не выбраться: я ведь в детстве потерялась однажды. В лесу, бывает, так увлечёшься, гриб за грибом, ёлка за ёлкой, ещё сюда манит заглянуть, ещё вон туда – и вдруг бац! Ты один, ты непонятно где, деревья стоят над тобой молча, такие чужие, такие высокие – и они тебе не помогут. Кажется, тебе не поможет больше никто. Я тогда страшно паниковала, кричала, звала друзей, ведь я плохо ориентируюсь среди деревьев, все они похожи одно на другое...

Первая.   Это только кажется. Деревья, как люди – все разные.

Вторая.   И вот я оказалась в лесу одна, но знаешь – лес меня уже не страшил, я знала о нём всё, я видела его насквозь, видела сразу и сверху и изнутри, знала, как он устроен. Я точно сама стала его частью, стала частью каждого дерева. Я стала частью всего, я сама стала этим лесом! И как же глупо бояться деревьев – что может быть страшнее людей? Но и люди стали мне нестрашны, особенно такие жалкие, глупые... Что может быть глупее людей… несчастных жадных людей.

Первая.   Ты их жалеешь? Их?! Своих убийц?!

Вторая.   Убийц? Убийц… Да, ты права – они убийцы, стали убийцами. Мои убийцы. Как это жутко звучит… Несчастные, жалкие… но убийцы.

Первая.   Их нашли?

Вторая.   Как они тряслись, как боялись! И я поняла, что они не боялись сделанного – того, чего нужно было бояться, того, что действительно ужасно, ведь у них вся жизнь сломалась в одну минуту. А они боялись наказания, боялись расплаты, пытались всё скрыть. Сделали самое страшное, что только может сделать человек – и ещё чего-то там боялись… Дураки глупые.

Первая.   Их нашли?

Вторая.   Потом их нашли, да.

Первая.   Нелюди. Их можно достать (указывает рукой на клетку) – через их сны. Сделай с ними так, как делаю я – отомсти им, отведи душу.

Вторая.   Нет… Нет. Я не хочу. Душу от этого воротит.

Первая.   Это помогает, увидишь!

Вторая.   Тебе помогло?

 

Пауза.

 

То-то и оно – это никому не поможет, жестокость в ответ на жестокость. Тебя не вернёт, меня… (запинается) меня тоже не вернёт. Их уже не исправит. В этом нет никакого смысла, одна жестокость.

Первая.   Смысла нет ни в чём.

Вторая.   Неправда, душа моя, неправда… Я жила, я любила… у меня столько света, тут, в сердце – переполняет…

Первая.   У тебя больше нет сердца. И тебя больше нет по их вине. Ничего нет – один туман, дым, грибы на верёвочках.

Вторая.   Пусть не сердце – пусть, пусть, называй, как хочешь, слова неважны! Пусть дым, пусть туман… не знаю… это одна сплошная душа зыбкая… Но свет со мной, он в ней, в душе моей, а значит – он во мне. Нет во мне ненависти, нет – одна печаль. Печаль, сострадание. Мне всех жаль, и тебя жалко. А ты? Разве ты не чувствуешь того же?

Первая (не сразу).   Иногда. Знаешь, иногда я утихаю, мне становится так спокойно, я сижу – и вижу своё прошлое, солнце, тени, облака, пятна света на шершавой стене. Долгий шум дождя, запах цветов, лепестки, блики, цветные стёклышки... Перебираю свои грибы на нитке. Но потом, потом… потом опять накатывает горечь, обида! Хочется мучить его – убить, убить! Но отсюда мне его не достать.

Вторая.   Бедная. Как это вышло с тобой?

Первая.   Как? Сама не знаю. Внезапно, глупо… он просто был пьян, мне нужно было сразу уйти в комнату, я так часто делала, когда он пил. Но я на кухне посуду мыла, хотелось поскорей всё домыть – и уйти спать, утром нужно было очень рано вставать на работу, долго ехать. Он стал цепляться, так и раньше бывало, я думала – всё-всё, сейчас последнюю чашку домою – и уйду. И эта чашка действительно оказалась последней. В этот раз он был очень зол, очень: что-то его ещё раньше разозлило – или кто-то, не знаю. Кто-то, думаю, к нему приходил. Но не я, я только что вернулась с работы. Я ему что-то ответила, что-то безобидное, с улыбкой. А ему не понравилось, угроза в словах почудилась. И у меня за спиной он схватил нож…

Вторая.   Нож?

Первая.   Обычный кухонный нож, просто ножик. Когда ты режешь сыр, картошку, разве ты думаешь, что нож – это оружие? Что это может быть смерть… твоя смерть. Я повернулась – и…

Вторая (зажмуриваясь).   Господи… господи…

Первая.   Это страшно, когда в тебя вонзается нож. Несколько раз. В тебя, в тебя настоящего. Лучше бы – выстрел, он хотя бы издалека. Хотя, какое тут может быть лучше… Я кричала… кричала, кажется… я не знаю. Возможно, это кричал он. Но в ушах стоял несмолкающий крик, я и сейчас его слышу – крик, крик! Я убежала, закрылась в комнате, но было поздно… всё – поздно. Не спастись. Я была в панике, меня тошнило, сил не осталось, совсем никаких сил, не шевельнуть ни рукой, ни ногой… я не чувствовала такого раньше – одна тоска. Я сползла на пол, я даже никуда не позвонила. Я была одна, одна – так нестерпимо одинока, совсем одна в целом мире, никто не мог мне помочь. Мир меня оставлял – он дрожал, плыл, растекался, в голове билась только мысль – «глупо, глупо». Всё было странно… быстро… долго… Неотвратимо.

Вторая.   Я помню это чувство – всего лишь мгновение. Потом я смотрела на них, моих убийц…

Первая.   Как в кино?

Вторая.   Да, пожалуй. А потом провалилась в пустоту, в сон без сновидений… я всё забыла. И очнулась лишь здесь… рядом с тобой. Почему?

Первая.   Что – почему?

Вторая.   Почему мы тут вместе… что привело меня к тебе?

Первая.   Думаю, наши судьбы похожи.

Вторая.   И наши смерти, да… Не мучай его больше, оставь.

Первая.   Почему?

Вторая.   Ты делаешь, как он – безжалостно, больно. Ты не такая.

Первая.   Нет. Я была не такой… пока я вообще была.

Вторая.   Ты сама говоришь – ничего не вернуть. Думай о хорошем, о любимых, о близких. Думай о своей маме.

Первая.   О маме…

Вторая.   Почему бы тебе не приходить в её сны?

Первая.   Я… я боюсь. Боюсь сделать ей слишком больно.

Вторая.   Ей и так больно без тебя. Но она хоть ненадолго станет счастлива. Хотя бы во сне…

Первая.   Ты думаешь?

Вторая.   Я бы на её месте этого хотела.

Первая.   Ты не знаешь мою мать. Она не такая, как все… она актриса. Актриса-провинциалка, в пожизненном рабстве у маленькой старой сцены. Ветхий зал, истёртая сцена, моя упёртая мама... Всю жизнь она так старательно играет других людей, бредит этим, заблудилась в чужих фантомных жизнях, только о них и думает. Жила ради этого на нищенскую зарплату, в крошечной комнатухе, во всём себе отказывала. А жизнь была вокруг, жизнь била ключом – настоящее! Столько настоящего, столько всего, столько упущенных возможностей! Но не для неё, нет: всё это было ей не нужно, ей нужен был воображаемый мир, он был для неё единственной реальностью. Она почему-то хотела, чтобы и я туда же… в искусство с головой. Убеждала, уговаривала. А я выучилась – и пошла работать в банк, стала самостоятельна, неплохо зарабатывала. Я копила на квартиру, а пока успела купить себе хорошую комнату в большом городе; так этим гордилась, так! – своим первым взрослым достижением. Моя недвижимость, моя комната – моя собственная, заработанная, есть повод гордиться. Жизнь шутит с нами жестоко. Комната, да…

Вторая.   Да. Комната. Ты говорила…

 

Пауза.

 

Первая.   Всё происходит в комнатах, правда. Мама права, права. Знаешь, там стоял фикус дурацкий, остался от прошлой хозяйки – той, что оттуда съехала… теперь я понимаю, почему. Я фикусы не люблю, терпеть не могу, они такие нелепые. Но у меня рука не поднялась его выбросить – зимой, в мороз. Так он и стоял в углу, пыльный, от случая к случаю его поливали. Это последнее, что я видела перед смертью – лежала на полу и смотрела на этот фикус, который я спасла, который выжил. Он выжил, а я – нет.

Вторая.   Видишь, видишь? Ты же хорошая. Перестань мучить его, перестань! Вспомни о своей маме.

Первая.   А обо мне? Обо мне кто вспомнит, Добренькая? Мои подруги… они первое время заходили на мою страничку «в контакте» – каждый день: вешали там картинки с цветами, стихи, музыку, всё, что я любила. Думаю, они всё это для моей мамы делали, чтоб ей было приятно, что меня все помнят. Собирались вместе, отмечали дни, прошедшие с моей смерти… с моего убийства. Суетились, пытаясь какими-то делами заполнить дыру, образовавшуюся вдруг в их жизнях. В их уютном личном пространстве. А теперь дыра затянулась, и они туда «в контакт» больше не заходят, им страшно – страница висит и висит, висит и висит, пустая. Там ничего не происходит, там время остановилось, там меня больше нет. До них дошло, что это окончательно, навсегда! И так когда-нибудь будет с ними. Люди не любят бывать на кладбищах.

Вторая.   Ой, и моя страница там будет висеть… никто же не знает пароля… Наверно, можно как-то удалить… Неужели, удалят? Нет, не хочу. Пусть лучше не удаляют!

Первая.   Зачем?

Вторая.   Пусть что-то ещё останется от меня… там… в реальном мире.

Первая.   Брось. Теперь этот мир для тебя реальный. Здесь. Сейчас. Остальное отрезано.

Вторая.   Неужели ты права… и я больше никогда не увижу близких? Никого, никогда? Не обниму моего любимого?

 

Первая молчит.

 

Глупо молчать – конечно, нет. Никогда… Если только во сне… А ты хоть раз говорила во сне со своей мамой?

Первая.   Нет. Но я часто её вижу. Вот и сейчас…

 

В клетке появляется   м а м а .

 

Вторая.   Поговори с ней! Поговори.

Первая.   Я… я боюсь. Боюсь, что она меня не услышит. Как тогда… когда я умерла, когда разделилась, когда звала её, звала. Я так отчаянно её звала!

Вторая.   Попробуй. Я не буду мешать, отойду.

Первая.   Нет! Не уходи – вдруг ты не вернёшься, заблудишься? И я опять останусь совсем одна. Так легко заблудиться в пустоте…

Вторая.   Хорошо, я никуда не уйду. Просто буду сидеть тихо-тихо.

Первая (маме).   Мама?

Мама.   Вера, Верочка… Это ты?

Первая.   Конечно я, кто же ещё.

Мама.   Вера, дочка, наконец-то… Мне сказали, ты умерла, представляешь? Я сначала испугалась, а потом поняла, что меня просто разыгрывают. Актёры, они всё время играют, дураки глупые. Чушь какая, нелепица – ты умерла, ты! Моя маленькая дочка, Вера моя… Правда, смешно?

Первая.   Правда, мама.

Мама.   Я хочу обнять тебя, подойди. Подойди ближе…

Первая.   Я… я не могу.

Мама.   Почему? Неужели, стесняешь? Вот глупости! Я тебя, маленькую, всегда обнимала, качала на руках. И когда тебе было скучно, и когда упадёшь, ударишься, поранишь пальчик. Ты любила меня слушать…

Первая.   Слушать? Что?

Мама.   Всё. Мои рассказы о юности, о моём детстве. Ты не верила, что я тоже когда-то была маленькой. Как это – мама, большая-взрослая, и вдруг тоже была девочкой? Правда, смешно? Правда?

Первая.   Правда.

Мама.   А я тебе говорила: ну как же так, Вера – ты мне не веришь? Погоди-погоди, вот вырастешь, родишь своих детей – и будешь им рассказывать о себе, а они тебе тоже не поверят. Вот обида-то… (Смеётся.)

Первая (Второй).   Я не могу, не могу! Ты её слышишь, слышишь? У меня же никогда не будет детей, у меня ничего не будет!

Вторая.   И у меня, и у меня не будет. Держись, не пугай её! Дай ей хоть немного побыть счастливой. Хотя бы во сне…

Первая.   Хорошо. (Маме.) Да, мамочка, да. Я всё это помню.

Мама.   У тебя отличная память, всегда была. И считаешь ты здорово, я тобой горжусь. Я не понимала, почему ты уехала, почему выбрала такую скучную работу – для меня это кошмар просто, сидеть, считать, заполнять какие-то бланки! Я в них всегда путаюсь, никогда в этом не разбиралась, не люблю я цифры. Но теперь понимаю: я слишком на тебя давила, слишком. А ты другая, ты не такая, как я. Ты – не я, наши дети – это не мы… Это же так просто, так ясно, это надо всем понимать, всем взрослым, всем родителям! Но они почти всегда этого не понимают, для них дети – как собственные руки и ноги, и они пытаются ими управлять. Большинство родителей – сами ещё дети. Дети нянчат своих детей… Я так много ошибалась, прости…

Первая.   Нет, мамочка, нет! Всё у нас с тобой было хорошо.

Мама.   Нет-нет, я давила на тебя, теперь я понимаю! У меня ведь судьба сложилась так себе, сама знаешь… растила тебя одна, трудно, на копейки. У нас в театре завлит была, добрейшая женщина – всё носила артистам домашнее варенье да солёные огурцы со своего огорода, подкармливала. Мы пили чай с вареньем, и для нас не было ничего вкуснее этих огурцов с чёрным хлебом! Но я так счастлива была в своей профессии, на сцене! – хотелось, чтоб и ты тоже, хотелось для тебя этой… этой же творческой радости. У тебя с детства был талант, ты пела, стихи писала – я знаю, знаю! – ты их ото всех прятала, но я находила иногда… и читала. Случайно, прости, мне не хотелось подглядывать. И я мечтала, ты станешь актрисой, знаменитой, успешной. И будешь так счастлива, Вера моя!

Первая (про себя).   Бедная мама, бедная… (Маме.) Я… я счастлива, мама.

Мама.   Правда? Как хорошо, душа моя… от сердца отлегло. Я же сильно переживала, что у тебя всё не складывается. Ведь вот живёшь и думаешь – дочка вырастет, выйдет замуж, ты станешь бабушкой, будешь внукам книжки читать… А пока думаешь – жизнь-то проходит, её совсем в сторону увело от твоих наивных ожиданий... Я ведь волновалась, что ты теперь от меня далеко, и я ничем помочь не могу… что мы так отдалились в последнее время, совсем не видимся, ты не звонишь и не берёшь трубку – только гудки, гудки, сплошные гудки, такое наказание. А потом вдруг говорят – убили! Хорошо, что это неправда, какое же счастье...

Первая.   Это неправда. Меня не убить, мама! Я всегда буду с тобой.

Мама.   Да, да! Я это знаю, дорогая, я это знаю. Ты просто куда-то пропала, я так по тебе скучаю. Но мы опять вместе, мы будем вместе. Иди же ко мне, иди! Ну давай же, не бойся. Ну же, Вера – иди.

 

Первая поворачивается лицом к клетке, делает шаг, потом несколько неуверенных шагов, потом бежит. Хочет обнять мать, но клетка ей мешает.

 

Первая.   Я не могу, не могу!

Мама.   Ничего, ничего – не страшно. Мы рядом. (Гладит её сквозь прутья.) Ты со мной, со мной! И я с тобой. Я люблю тебя.

Первая.   Мама, мамочка… (Плачет.)

Мама.   Ты со мной, моя деточка, душа моя. Всегда со мной…

 

Затемнение. Мама из клетки исчезает.

 

Первая (трясёт прутья).   Где ты, мама? Где? (Второй.) Где моя мама? Куда она делась?

Вторая.   Тише-тише! Она ушла.

 

Вторая обнимает Первую и отводит на прежнее место.

 

Ничего страшного. С ней всё хорошо – она проснулась. Ты ведь знаешь.

Первая.   Знаю. Но я скучаю по ней.

Вторая.   Я понимаю. Видишь? – ты можешь видеться с ней во сне.

Первая.   Это не по-настоящему.

Вторая.   Кто знает, что такое настоящее. Ты сама мне говорила, что здесь теперь и есть наше с тобой настоящее.

Первая.   Почему я раньше не решалась? Почему?

Вторая.   Потому. Сама знаешь.

Первая.   Да.

Вторая.   Ты тратила себя на ненависть. А можешь тратить на любовь, понимаешь?

Первая.   Да.

Вторая.   Вот и славно, душа моя! Я теперь за тебя спокойна. В любви столько радости, столько силы… Ты можешь поддержать свою маму. Поддержать других.

 

Издали слышится тихий плач.

 

Там дети совсем одни. Знаешь, я пойду к ним.

Первая.   Ты не боишься заблудиться?

Вторая.   Нет. Я теперь всё поняла, я теперь всё здесь знаю. Я пойду на их голоса.

Первая.   Думаешь, ты им поможешь? Думаешь, здесь кому-то можно помочь?

Вторая.   Я попытаюсь. Ты ведь помогла мне, ты мне открыла глаза. Без тебя я бы долго мучилась, блуждала в потёмках. А там – потерянные дети, кто-то должен быть с ними, кто-то их должен любить, оберегать, вести дальше, потому что у жизни нет конца. И я им помогу – и они помогут мне. Мне кажется, мы нужны друг другу. Все мы нужны друг другу, все мы – одно: теперь это так ясно, как только люди не понимают? Знаешь, я ведь всегда хотела ребёнка – а лучше двойню: одного мальчика и одну девочку…

Первая.   Можно, я пойду с тобой? Мне кажется – я тоже теперь готова. Готова любить. Кажется – готова, я попытаюсь...

Вторая.   Можно, душа моя, можно. Пойдём с тобой вместе – ты, я, будем искать путь. Что у нас есть? Только мы – Вера, Надежда.

Первая.   Но мы же не знаем, что ждёт нас там, впереди...

Вторая.   Никто никогда не знает...

 

Медленно уходят.

 

 

г. Санкт-Петербург,

январь 2014. г. – май 2016 г.